Один шанс из тысячи [СИ] - Владимир Анатольевич Тимофеев

— Ни-ни, нэмае.

— Вот и отлично. Пусть вас на той стороне проверяют, а мне, если честно, лень бумажки писать.

— Какие бумажки? — насторожился Грицько.

— Что значит какие? — «удивился» пограничник. — Вы что, не знаете, что от вас москали потребуют?

— Ни, — хором выпалили Чупрун с Палыводой.

— От вас им будет нужна только справка, что положенные часы вы полностью отработали.

— Какие часы? Где отработали?

— Обыкновенные. На восстановлении Крымского канала, — пожал плечами «пан офицер». — С тридцатого декабря в Крым пускают лишь тех, кто отработал, минимум, один день.

— Так зараз же зима.

— И что?

— Копаты трудно, — почесал в затылке Грицько.

— Та и не мы його закопувалы, — добавил Степан.

Погранец засмеялся.

— А они так и говорят. Как закапывать, так все мастера, а как откапывать, так мы ни при чём.

Палывода вздохнул.

Их «оппонент» был прав на двести процентов.

Когда в своё время по всем каналам вещали о дамбе на перешейке, мол, не дадим оккупантам спокойно жить и нефиг поить предателей, и он, и его односельчане полностью одобряли и поддерживали «активистов». Действительно, раз эти в Крыму решили уйти, пусть уйдут голыми, без электричества, без воды и без денег. Нечего им сидеть на украинской шее. Пусть каждый теперь ощутит, каково это — предавать ридну нэньку.

А сегодня маятник качнулся обратно.

«Что сами порушили, сами и восстанавливайте…»

— Пан офицер.

— Чего?

— А хто выдает такую бумагу?

— Какую бумагу?

— Ну, що мы працювалы.

— Наша таможня.

Степан и Грицько быстро переглянулись.

Палывода сунул руку в котомку и выудил оттуда мешочек с медикаментами. По нынешним временам, ценность немалая. Подобную ни один таможенник не пропустит. А где-нибудь на Волыни или в Черкассах за неё убили бы, не задумываясь.

— Хм, — «задумался» пограничник.

— Нам бы бумажку, — «жалостливо» протянул Грицько.

— Що мы, типа, видпрацювалы, — продолжил Степан.

— Хм, — повторил пограничник, только уже «осмысленнее» и, похоже, что с «одобрением». — Ладно. Давайте сюда.

Забрав «товар», он скрылся в вагончике погранстражи.

— А не обдурыть? — пробормотал с тревогой Чупрун.

— Сплюнь, — отозвался приятель.

Погранец вернулся через минуту.

— Держите, — протянул он бумаги.

— Дякую, пан офицер, — выдохнул Гриць.

— Це дило, — кивнул Степан.

Контрагент уже было собрался уйти, но в самый последний момент неожиданно замер, словно бы удивившись чему-то.

— Откуда это у вас? — указал он на выпавший из котомки шеврон.

— Это? Емблема. Мы в противо-повитряний оборони служилы.

— Сто пятьдесят шестой полк? — внезапно заинтересовался «таможенник».

— Ага.

— А дивизион?

— Третий

— Кто командир?

— Майор Ковбасюк… був.

— Почему був?

— Всих вбылы, ще в червни. И Таранец, и Ковбасюк, и Хоменко… Одни мы залышилыся.

— Эх-ма, — почесал за ухам погранец. — Я же там тоже служил, в десятом-одиннадцатом. Всех помню… — он вдруг внимательно посмотрел на Грицько и Степана. — Вы, хлопцы, знаете что?

— Що?

— Вы пока к москалям не ходите.

— Чому?

— Бумага бумагой, а всё равно завернут. Они же не дураки, дамбу видят, за работой следят, беспилотники запускают, записывают. А после, когда такие, как вы, приходят, смотрят и сравнивают: на самом деле работали на канале или обманывают. И если обманывают, то к себе не пускают и ставят отметку в паспорте.

— Яку отметку? Навищо?

— Те, у кого отметка, должны уже не день, а неделю работать. Типа, для вразумления, чтоб не обманывали.

— И що ж нам тепер робыты? — оторопел Палывода.

— Что, что… работать идти, — усмехнулся «таможенник». — Бумага у вас имеется. Надо лишь подтвердить, что не левая. Вот и всё…

Когда он ушёл, Грицько повернулся к Степану и горестно покачал головой:

— Ось и дурни мы, Стёпа. Треба було спершу дизнатыся, а потим и хабари пхаты.

— Нормально, Гриць. Главное, що папир е, а видпрацюваты мы видпрацюемо. Канал копаты не складнише окопив.

— Це точно, — повеселел Палывода. — Папир е, а канал мы им хоч до моря выкопаем, дилов-то…

Южная Корея. Провинция Канвондо. Пхёнчхан (1.03.2019 г.)

«Девки! Много девок! Вот уж, свезло, так свезло, хоть и не возвращайся…»

В это место лейтенант Пак Ён Нам забрёл совершенно случайно, на кураже после удачного, даже сверхудачного, рейда. Шутка ли — наткнуться на нетронутый склад южан. Особенно, когда продовольствие у группы практически на нуле, а боеприпасов только на пару минут хорошего боя. Хотя, насчет боя он, возможно, погорячился. Драться сейчас ни к чему. Совсем ни к чему. Тем более после такой находки…

— Кто такие⁈ Отвечать коротко, чётко, по существу!

Луч фонарика метался по помещению, выхватывая то одно, то другое испуганное девичье лицо. Всего девушек находилось в подвале десятка два. «Зачем они сюда забрались, от кого прятались?» Эти вопросы интересовали Пака постольку-поскольку. «Что с ними делать?» было гораздо важнее…

— Мы из Вонджу. Студентки, — пискнули откуда-то с краю.

Луч света уперся в заговорившую.

«Симпатичная, — машинально отметил Пак. — Только грязная. Отмыть бы…»

То, что и сам он сейчас грязнее чёрта, лейтенант, конечно же, позабыл.

— Что вы тут делаете?

— Нас заперли.

— Кто?

— Мы не знаем.

— Давно?

— Третий день.

Пак почесал затылок. На двери подвала висел замок, так что мог бы и сам догадаться, что их тут держали как пленниц. Или рабынь, без разницы. В любом случае, это неважно. Главное, что хозяин теперь будет у них другой…

— Жрать хотите?

По прокатившемуся по подвалу шуму лейтенант понял, что этот вопрос он мог бы не задавать.

— Значит, так. Выходим наружу гуськом. Строимся возле двери. Кто станет качать права, получит прикладом в зубы. Понятно?.. Не слышу.

— Да. Понятно, — прошелестело со всех сторон…

Новая война между югом и севером началась двадцатого декабря. Еще девятнадцатого о ней никто и не думал, а уже двадцать первого столица Южной Кореи превратилась в руины. Несколько тысяч дальнобойных артиллерийских орудий и установок РСЗО поздним вечером четверга обрушили на Сеул лавину ракет и снарядов. «Обычные» тротиловые фугасы оказались не менее смертоносными, чем исчезнувшие под «сдвигами» термоядерные. Клубы пыли от поверженных небоскребов поднимались на километровую высоту и смешивались там с дымом пылающих пригородов. Огненный шторм стягивал свои петли-удавки вокруг жилых и торговых кварталов, промышленных кластеров, студенческих кампусов, парков, административных зон, храмовых комплексов. Обезумевшие жители, спасаясь от взрывов и пламени, бросались в протекающую через город реку Ханган и тысячами, десятками тысяч гибли в её холодных и мутных водах…

Контрбатарейная борьба позволила немного ослабить силу ударов, но десятимиллионный Сеул это уже не спасло. Город просто перестал существовать.

Хаоса во вспыхнувшую войну добавляло отсутствие внятной стратегии. Поводом к началу боевых действий стало практически одновременное исчезновение высшего военно-политического руководства обеих Корей. И если у северян для подобного случая существовал абсолютно четкий и недвусмысленный план, то южане оказались к этому не готовы. Несмотря на прекрасную техническую оснащенность войск, южнокорейские генералы тянули с ответом больше восьми часов. После опустошительной Корейской войны они привыкли во всём полагаться на американцев, а когда те ушли, некому стало заполнить внезапно возникший вакуум оперативного и стратегического командования.

За ночь танковые корпуса Корейской Народной Армии на несколько десятков километров вклинились во вражескую территорию и рассекли и рассеяли, по меньшей мере, четверть всех боеспособных дивизий противника. Опомнившиеся к утру южане нанесли контрудар, и через сутки по всей тридцать восьмой параллели началась форменная мясорубка. За две недели боёв потери сторон составили половину личного состава и три четверти техники. Формально победу праздновали северяне. Они далеко продвинулись вглубь территории южных и заняли ряд ключевых объектов. Единственная проблема — никто не знал, что делать дальше и как удержать захваченное. Ответа на главный вопрос — ради чего затевалась эта война, каковы её цели? — у командиров Народной Армии не было. Все идеологические догмы и установки остались в прошлом, в провалившихся неизвестно куда правительственных районах Пхеньяна. Конечно, идеи «сонгун» — приоритета армии — позволяли военным не обращать внимания на разные «житейские мелочи», но полностью игнорировать стратегический кризис они не могли.

«Спасение», как это ни странно, пришло извне.

В середине января на полуостров начали высаживаться японцы.

Только, в отличие от американцев образца 1950-го года,